Светлана Алексиевич – женщина умная, рассудительная, но, как выясняется, не совсем четко представляет, что такое демократия и популизм. Да и те, кто вырос на Западе, отнюдь не всегда понимают, что такое демократия, чем она хороша и чем плоха (или скажем мягче – не совсем хороша). Так с неделю назад в крупном либертарианском издании “Reason” возмущались действиями правительства Новой Зеландии, которое после расстрела в мечетях 15 марта решило лишить граждан полуавтоматического оружия, а за одно объявило незаконным сохранение текста манифеста преступника, начало блокировать сайты с нежелательной по мнению властей информацией. На этом фоне новозеландская книготорговая сеть перестала продавать книги Джордана Петерсона, хотя психолог ни единым словом не подстрекает к терроризму.
Редактор либертарианского издания заканчивает свою статью выводом о том, что демократии имеют дурную привычку реагировать на некоторые неприятные события слишком резко и запрещать любое отклонение в мыслях, если это потенциально может (кому-нибудь!) показаться опасным. Светлана Алексиевич же говорит: “демократия – это все же искусство договариваться друг с другом. А популизм – это просто обман”.
Если мы обратимся к общепринятым определениям, то должны будем сформулировать иначе: демократия – это форма государственного устройства, при которой правительство создается в результате голосования граждан. Демократия может существовать в разных формах: прямой и представительной, может быть либеральной, социалистической, анархической, “над-государственной” (“supranational”) и т.д.
Формально демократические государства могут быть республиками и конституционными монархиями. Причем республикой может быть откровенная тирания, типа КНДР, а в число монархий входят Англия, Бельгия, Голландия, Испания, Швеция. То есть соотношение между республикой и демократией довольно сложное.
В энциклопедическом перечислении типов демократий отсутствует одна важная категория – псевдо-демократия, где сохраняется видимость выборности власти, но при этом от выборов до выборов влияние граждан на происходящее в стране стремится к нулю. Да и выборы являются скорее профанацией, чем реальным политическим соревнованием за симпатии граждан.
Еще одна игнорируемая категория – как я бы рискнул назвать, “потемкинская демократия” или “демократия-фасад”, когда сохраняются демократические процедуры и возможность полностью сменить правительство, но эта смена не может ни коим образом повлиять на жизнь граждан или поведение правителей и чиновников.
Впрочем оставим оба новых термина до лучших времен и сконцентрируемся на общепринятых терминах.
Понятно, что хорошего может обеспечить демократия: сменяемость власти, сохранение прав личности, коррекцию курса страны и т.д. Одним из главных недостатков демократии часто называется – тирания большинства, то есть навязывание большинством своих взглядов меньшинству. Еще одним недостатком является неспособность к резким сменам курса (в случае необходимости), а то и неспособность принять решение. Из развитых западных стран последняя проблема имеется в Италии и Израиле. В этом случае мы имеем коалиционные правительства как норму, а парламентское большинство у одной партии практически невозможно (в Израиле, впрочем лейбористы имели большинство в Кнессете с 1968 по 1977). Хотя сегодня, к примеру, и в Англии, и в Германии правительства держатся на коалиционных соглашениях.
Что такое тирания большинства? Предполагается, что это нежелание большинства слушать мнение меньшинства и требование поступать так, как решило большинство. Чем это плохо?
Поскольку при демократии большинство может менять свою точку зрения, то задача любого политика, любой политической силы – донести своё видение до как можно большего числа граждан, получить поддержку этого самого большинства. Ну, или хотя бы лишить политических оппонентов, предлагающих нечто совершенно ужасное и опасное для страны, поддержки большинства. И ни одна из политических сил при демократии не может пожаловаться на то, что она не может агитировать за свои идеи.
Нерешительность демократии проистекает из необходимости соблюдать законы и уговаривать политических оппонентов в парламенте или граждан перед экранами телевизоров или компьютеров в правильности того или иного решения. Если объяснения властей неубедительны, не исключено, что власти не понимают, что они собираются сделать и ради чего. Так что можно рассматривать нерешительность, как заминку перед прыжком с обрыва – не исключено, что эта заминка со всеми сомнениями и объяснениями как раз и спасет жизнь.
Но стоит подчеркнуть, что эти два разобранных недостатка, – тирания большинства и нерешительность демократии, – являются взаимоисключающими: или большинство навязывает свою точку зрения, т.е. решение принимается, или большинство как раз не может навязать свою точку зрения и тогда ни к какому решению прийти не получается. То есть эти два недостатка в определенной мере работают друг против друга, словно бы компенсируют друг друга.
Несмотря на примеры, упомянутое Светланой Алексиевич “искусство договариваться друг с другом” относится скорее к идеальным характеристикам, существующим в основном в теории. Люди могут договориться, когда у них общие – хоть в чем-то! – цели и ценности. Если это условие соблюдено, то законы получают поддержку парламентариев от нескольких партий (в американском случае – двух). Если же цели и ценности разные, как в Америке при Обаме и Трампе, то ни о каких договоренностях речь не идет. Или можно вспомнить о переговорах между Британией и ЕС о “Брекзите”, в коих ни одна из сторон не демонстрировала желания идти на компромиссы. Я сомневаюсь, что Алексиевич хотела отказать Англии или Европейскому Союзу в демократичности.
В тех же вышеупомянутых Германии и Англии коалиции держатся – в значительной мере, – на “дружбе против кого-то”, т.е. согласии партнеров по коалиции с тем, что ни в коем случае нельзя допустить к власти некую партию или группу. Если перечисленные примеры – это “искусство договариваться”, то придется распространить термин “демократия” на разборки в руководстве большевиков в 1920-ые, когда дружили то против Троцкого, то против Каменева и Зиновьева, то против Бухарина и т.д., перед тем, как Сталин в конце концов всех уничтожил.
.
Озвучиваемые многими, в том числе Алексиевич, претензии к популизму идут от непонимания, что в условиях свободных выборов предложения политиков могут или резонировать с настроем масс, или не резонировать, и когда в обществе нет серьезной проблемы, которую по тем или иным идеологическим причинам игнорируют несколько политических партий, политикам, желающим получить поддержку масс, нужно предложить массам что-то хорошее, желанное, приятное, выгодное – одним словом, какую-то халяву. Именно это обычно и проходило под названием популизм.
Хотя массы “голосуют сердцем”, верить в совсем уж утопические прожекты большинство разумных граждан не станет: если для обещанного в программе партии или политика в принципе нельзя найти финансирование или потребуется в разы увеличить налогообложение, то поддержка исчезнет как только между ушами у избирателей мелькнет первая мысль. Но из того, что массы не склонны к глубокому анализу, не следует, что отдельные популистские лозунги не нужны практически каждому политику, который не контролирует компьютер центральной избирательной комиссии, но при этом желает привлечь на свою сторону максимальное число избирателей.
В современном мире (втором десятилетии 21 века) популизмом – с негативной коннотацией! – называют все движения, предлагающие возврат к здравому смыслу в тех вопросах, в коих элита безоговорочно предпочла идеологические сказки. Например, о том, что завоз дикарей, не желающих работать и уважать окружающих, выгоден стране. Или о том, что если заметно увеличить налоги, предприниматели не постараются минимизировать свои потери, закрыв производство или переведя его в другую страну.
Так что популизм – неизбежный спутник демократии. Более того, это полезный механизм обратной связи между обществом и элитой. И поскольку сама демократия – это система с открытой обратной связью, доносящая как положительные, так и негативные сообщения от граждан к политикам, что позволяет скорректировать реакцию на происходящее, то популизм – чуть ли не квинтэссенция демократии.
Поскольку правая идеология концентрируется на снижении роли правительства в жизни граждан, то раскол между обществом и правящей элитой в основном происходит при левых премьер-министрах и президентах. Ибо последние пытаются навязать обществу изменения куда чаще, чем правые.
Не случайно в статье в либертарианском издании упоминаются решения администрации Франклина Делано Рузвельта (демократа, сторонника грубого вмешательства правительства в экономику, сторонника ограничения личных свобод граждан), а также действия нынешнего новозеландского правительства – левой Лейбористской партии, наследницы тамошних социалистов. В самой же демократии нет ничего, что способствовало бы истерическим реакциям вследствие массового расстрела, устроенного сумасшедшим.
Таким образом проблема не в демократии, как системе сменяемости власти в ходе выборов, а в усилении роли правительства, попытках оного навязать гражданам совсем не то, что обсуждалось в ходе предвыборной кампании, за что люди голосовали, но то, чего тайно желают многие политики, из числа желающих сделать государство всесильным, – принять законы, передающие права от граждан – к политикам и чиновникам, и за компанию обеспечивающие бесконтрольный расход средств бюджета.
И тут мы приходим к важному вопросу: а могут ли люди проголосовать за нечто плохое? Как показывает история, да. Тираны могут прийти к власти в ходе вроде как демократических выборов, как это произошло в Германии в 1932 г., или как это произошло в Египте при голосовании за кандидатов от “Мусульманского братства”. Сценарий всегда одинаков – “один человек – один голос – один раз”. Главная проблема демократии – то, что массы имеют возможность сделать чудовищную ошибку и проголосовать по сути за отказ от демократии.
Однако как говорил Экклезиаст, “нет ничего нового под солнцем”: о том, как избежать упомянутой в предыдущем абзаце ситуации, думали почти два с половиной века назад американские отцы-основатели. И придумали: нужно ограничить демократию так, чтобы нельзя было демократическим путем лишить граждан прав и свобод. Потому в Америке, как это подчеркивают обозреватели консервативных взглядов, не демократия, но республика.
Демократия, как процесс смены власти посредством выборов, в коих участвуют граждане, не гарантирует, что за 2 пачки гречки или “банку варенья и корзину печенья” или еще за какие блага или обещания, народ не выберет тирана, который или нагло отменит следующие выборы, как “ненужные”, или превратит их в профанацию, при которой результат известен заранее.
Республика может предложить “вакцинацию” от описанной выше болезни демократии, сделав процесс лишения граждан их прав и свобод крайне затруднительным, чуть ли не невозможным. В Соединенных Штатах в течение последних 60 лет добавить новые права было гораздо проще, чем лишить граждан уже имеющихся.
Впрочем не будем забывать, что не все предложения принимаются, потому “вакцинацию” провели не в каждой республике. Например, Франция и Германия – республики, но народ там лишен и права на свободу слова (за неполиткорректные высказывания можно сесть, точно также, как за критику власти в РФ), и права на оружие.
Разумеется, не так уж сложно представить ситуацию, когда демократы в Америке побеждают на выборах, расширяют состав Верховного суда своими ставленниками – как в 1937 году это пытался сделать президент-демократ Ф.Д. Рузвельт, – и проводят через суд несколько решений, по сути лишающих американцев и свободы слова, и права на оружие. То есть республика отнюдь не гарантирует, что демократический процесс не запустит в “вены” общества “вирус”, более мощный, чем может сдержать “вакцинация”. И всё – прощайте, права и свободы! Да здравствует “дивный новый мир”, а-ля почивший в бозе Союз или современные Китай, Куба, Венесуэла!
Что же можно сделать для предотвращения такого развития событий? 100% гарантии не даст ни один способ, но уменьшение влияния правительства, снижение роли государства в жизни граждан, повышение их самостоятельности и независимости, движение к большей рыночной свободе, не только повысят благосостояние граждан, но и минимизируют число тех, кто мечтает о халяве, выдаваемой правительством.
Безусловно, какое-то число людей по разным медицинским причинам не может заработать достаточно, общество должно им помогать – через благотворительность или правительственные структуры. Почему “должно”? Чтобы оставаться обществом, а не превратиться в банду или стаю. Но число немощных и больных относительно невелико, оно в разы, – а то и на порядок! – меньше числа тех, кто получает существенную часть дохода за счет подачек государства в странах Запада..
Потому в демократическом идеале задача политиков – минимизировать число препятствий, которые могут помешать людям открыть собственное дело или иным способом добиться финансовой независимости. Задача общества – выбрать таких политиков. Разумеется, если общество хочет сохранить свою свободу в долгосрочной перспективе.
khvostik 